Постепенно теряю терпение и смысл своего "активного присутствия" на фэйсбуке. Надо закругляться... Видимо, моё понятие общения (глаза в глаза или виртуального) не совпадает с понятиями общения большинства моих современников. Например, здесь в Фэйсбуке, абсолютное большинство людей, на мой взгляд, не общаются (не приучены или не хотят), а информируют друг друга о своих или чужих телодвижениях. То есть, развёрнутый обмен впечатлениями, мнениями, сомнениями, открытиями практически полностью отсутствует. Люди не пользуются шансом и возможностью ПОГОВОРИТЬ, задать вопросы, найти ответы на свои вопросы, прежде всего с теми, кто, чисто территориально, по обстоятельствам жизни находится вдалеке от них. Вместо общения — либо поток сообщений о том, кто, где и с кем встретился, куда собирается и т. п. то есть, поток информации по типу объявлений на вокзале, либо «лайки» или отсутствие «лаек», как реакция на публикации других, то есть, реализуется самый поверхностный вариант: «нравится»/»не нравится». Однако, для меня лично, краткие одобрения или неодобрения — ничего не значат сами по себе, являются, по выражению Марины Цветаевой «пустыми жестами над пустыми кастрюлями». Ну хорошо, допустим, люди не хотят выставлять на публичное обозрение для всех и каждого свои мысли и чувства, но «информационный с картинками» тип общения присутствует и между, так называемыми, «друзьями». «Так называемость» или профанация общения процветает и внутри групп, клубов по интересам. Пустой человек — это не тот, у кого нет записей о событиях собственной жизни, но тот, у кого, кроме информирования о событиях с краткими «лайками» или «дислайками» (в виде молчания), а также в некоторых случаях публикациями подробностей телодвижений в процессе личного бытования, больше ничего нет на личной страничке. А «за душою», возможно, есть. Но пустой человек — это человек с отсутствующей культурой общения, у которого нет в крови, нет традиции понимать под общением — разговор, а не информирование о разговорах! «Информирование», как распространённый в современности тип имитации общения, перекинулось, во многих случаях, даже на общение, в так называемом «реале». Творческие встречи людей, зачастую, представляют собою «программы утренников» или «детский сад для взрослых», когда выступающие отбарабанили свои речи, а слушающие похлопали в ладоши. И разошлись. Конечно, надо учитывать возможность «кулуарного общения», но, на мой взгляд, в том-то и задача тех, кто организует творческие потоки — чтобы инициировать в пространстве разрозненных бытовою жизнью людей — честный, интересный, живой обмен не залежавшимися на полках сознания впечатлениями, нужны форматы РАЗГОВОРА, в которых польза от присутствия не в смене обстановки, а в поиске и нахождении ответов на трудные и важные вопросы, касающиеся, например, сути поэзии, сути различия между талантливым и посредственным, в обмене разными мнениями с одинаковой степенью взаимоуважения. Вот такие встречи в «реале», можно было бы назвать «реально творческими». Тональность должны задавать ведущие проектов — ОБЩАТЬСЯ С СОВРЕМЕННОСТЬЮ, а не превращать её собственными руками в ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОТОК, в котором темп потока доминирует над качеством содержания и самим смыслом существования творческих встреч! К сожалению, значительную долю профанации, формальности и поверхностности в организации и проведении мероприятий, при всех добросовестных усилиях, я увидел, например, в Клубе Поэзии Тимура Семёнова и в проекте «Некрасовские пятницы Сергея Нещеретова, «Доме поэтов» в Трёхпрудном, и многих других..Срабатывает, то ли накатанная годами «дорожка структуры мероприятия», то ли желание ведущих, чтобы всё прошло «гладко» (что можно понять), а может быть, просто инерция и боязнь растерять сложившуюся лояльную аудиторию, не знаю, но только, к моему глубочайшему сожалению, не могу отделаться от мысли, что ведущие современных литературных проектов никогда не интересовались оставшейся в памяти современников творческой атмосферою на встречах поэзии во времена Серебряного века, а если интересовались, то не заметили главного и превратили свои нынешние площадки в театральные подмостки с аплодисментами, а участников «в зрителей для аплодисментов». А вот у Райкина, помните, верная была ремарка: «не рыба важна — процесс важен». Именно «творческого процесса» внутри формата и не хватает современным организаторам. Все силы уходят на то, чтобы поддержать темп или скорость потока, возможно, на это есть чисто бытовые причины, но в итоге, а что в итоге? Всё то же «информирование» вместо «разговора», «лайки» вместо мнений, «зрители» вместо «граждан поэзии»... "Отряд не заметит потери бойца", подумаешь, кто-то потерял доверие, интерес, поток, он на то и поток, что существует сам для себя, а не для тех целей, кои декларированы на вывесках и в заглавиях. И всё-таки, когда-нибудь наступит для каждого из нас "момент истины". А пока, я решил свернуть свою активность в рамках "информационного " типа общения, который культивирует наша, имитирующая жизнь, современность. Всем спасибо за внимание, извините за прямоту и возможные ошибки в оценке происходящего. Счастливо! Поделились: 4 Нравится Комментировать Поделиться

Привожу стихотворения, которые вошли в сборник "Весеннее контрагентство муз", который увидел свет в мае 1915 года. Здесь сохранились оригинальные тексты (до авторской правки 1928 года) 1. " В посаде, куда ни одна нога" В посаде, куда ни одна нога Не ступала, лишь ворожеи да вьюги Ступала нога, в бесноватой округе, Где и то, как убитые, спят снега. Постой, в посаде, куда ни одна Нога не ступала, лишь ворожеи Да вьюги ступала нога, до окна Дохлестнулся обрывок шальной шлеи. Ни зги не видать, а ведь этот посад Может быть в городе, в Замоскворечьи, В Замостьи, и прочая, – (в полночь забредший Гость от меня отшатнулся назад). Послушай, в посаде, куда ни одна Нога не ступала, одни душегубы, Твой вестник – осиновый лист, он безгубый, Безгласен, как призрак, белей полотна! Метался, стучался во все ворота, Кругом озирался, смерчом с мостовой… – Не тот это город, и полночь не та, И ты заблудился, ее вестовой! – Но ты мне шепнул, вестовой, неспроста. В посаде, куда ни один двуногий… Я тоже какой-то… я сбился с дороги – Не тот это город, и полночь не та! – 2. «Весна, ты сырость рудника в висках…» Весна, ты сырость рудника в висках Мигренью руд горшок цветочный полон. Зачахли льды. Но гиацинт запах Той болью руд, которою зацвел он. Сошелся клином свет. И этот клин Обыкновенно рвется из-под ребер, Как полы листьев лип и пелерин В лоскутья рвутся дождевою дробью. Где ж начинаются пустые небеса, Когда, куда ни глянь, – без передышки В шаги, во взгляды, в сны и в голоса Земле врываться, век стуча задвижкой! За нею на ходу, по вечерам И по ухабам ночи волочится, Как цепь надорванная пополам Заржавленная, древняя столица. Она гремит, как только кандалы Греметь умеют шагом арестанта, Она гремит и под прикрытьем мглы Уходит к подгородным полустанкам. 3. «Я клавишей стаю кормил с руки…» Я клавишей стаю кормил с руки Под хлопанье крыльев, плеск и клекот. Я вытянул руки, я встал на носки, Рукав завернулся, ночь терлась о локоть. И было темно. И это был пруд И волны. – И птиц из породы люблювас, Казалось, скорей умертвят, чем умрут Крикливые, черные, крепкие клювы. И это был пруд. И было темно. Пылали кубышки с полуночным дегтем. И было волною обглодано дно У лодки. И грызлися птицы у локтя. И ночь полоскалась в гортанях запруд Казалось, покамест птенец не накормлен И самки скорей умертвят, чем умрут Рулады в крикливом, искривленном горле.

Современная интерпретация поэзии широко раскручивается новоявленными литературными СМИ. Это новое поколение буквослогатлей, с сильно повреждённым мозгом, результат абсолютной брошенности всех и вся в 90-х годах прошлого века. Стране, родителям, обществу было не до них, надо было выживать любой ценою и как результат: цена выживания оказалась слишком высока: очень многие из тех кому довелось взрослеть в лихие девяностые — обзавелись болезненным, извращённым, инвалидным воображением с инструментарием близким к рабочей практике врачей-патологоанатомов или сценаристов фильмов ужасов. К середине двухтысячных уже практически всё было кончено. «Все почти с ума свихнулись, даже кто безумен был..»: Литературный институт превратился из бесполезного заведения для бездарных в полезное заведение для бездарных, активно помогая поддерживая патологии беспризорников из девяностых, помогая молодёжи заменять поэзию на потоки сознания или диарею воспалённого мозга. Литературная Россия изменилась до неузнаваемости, не уступая всей «РФ» и всему СНГ: практически полностью вымер, сменился состав редакций литературных изданий, остались одни вывески, как говорила Цветаева: «пустые жесты над пустыми кастрюлями», исчезли авторитеты, критики, ценители с чувством меры, вкуса и стиля. Новоявленные «кухарки и хлеборезы поэзии», подобно шариковым из двадцатых годов, обрушили на само понятие поэзии такое количество словесных аппетитно воняющих яств из отходов жизнедеятельности, что современная литературная общественная столовка, казалось бы, должна была содрогнуться от ужаса, воззвать к врачам, перенести современную литературу, её делателей и деятелей внутрь профильных больниц и амбулаторий, но нет, поскольку, народные массы любителей писануть революционно вышли на первый план с собственными виршами, а уцелевшие от девяностых профессионалы почувствовали необходимость и возможность хорошо совмещать литературу с досугом и отдыхом, никаких преград у расстроенного коллективного мозга не осталось для полномасштабного переиначивания сути, смысла и истоков того уникального самоотверженного вдохновения, которое когда-то называлось «русская поэзия». Вот, например: Елена Георгиевская Елена Георгиевская родилась в 1980 году в Ярославской области. В 2006 году окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Публикации в журналах «Воздух», «Новый мир», «Волга», «Нева», «Урал», «Сибирские огни» и др. Автор нескольких книг. Живет в Калининграде и Москве ЗМЕИНОЕ ДЕРЕВО «Огромный топор на лету срубает половину одного дерева, но она не падает на землю, а, на секунду задержавшись в воздухе, прирастает обратно. У второго же отрастает новый ствол, потому что это дерево-ящерица. Но местные зовут его змеей. Они то ли никогда не видели ящериц, то ли путают эту историю с другой, то ли боятся упоминания древних земноводных, как Тетраграмматона. Зритель ждет, когда топор устанет, но железо устает только в плавильне. Иди, зритель, проверь, отрастет ли у тебя новая рука, голова, появятся ли вместо них конечности лацертилии, напугают ли тебя они. Листья дерева точь-в-точь липовые, но оно не цветет». ЗАМОР «Мясо лежит на улице, но не тухнет, а ссыхается до тонких пластинок, которые нельзя есть. Анна подбирает одну и думает, что на ней можно писать, как на пергаменте, только поверхность неровная. Уносит несколько штук домой, прикидывая, чем их отшлифовать.Люди, видя куски повсюду, хватают их — хоть сырые, хоть сухие, напоминающие им чипсы с ветчиной. Анна удивляется: почему они не осознают, что это нельзя есть? Они думают: есть можно всё.» ------------------------------------------------------------- Пропал дом...