Цикл Сновиденность
1.
На распластанном сне, на растоптанном зное,
Там, где взгляды слепые и сгустки желаний,
Петербургская дверь одичало заноет,
И мне хватит любви, сил хватило же лани —
Для последнего в жизни прыжка, воспарила
Над чахоточным счастьем душа молодая,
И старуха-судьба оперлась на перила,
И сквозь грозы доносится бледная стая...
Даже ангелам небо взмахнуть уже нечем!
И прозрачные струны веков молчаливы,
И глазищи миров, как синюшные сливы.
И сошествий с ума ни за что не излечим.
Спят барханы песочниц. Вскрик: «Будьте как дети!».
Здесь, как слёзы дожди, — старорусские дебри...
Что-то делайте, солнце на темень наклейте!
Сон и явь, жизнь и смерть — аргентинское дерби.
2.
Река рекла — струенье вод,
Реченье хладное стремнины.
Гончарный круг свершал из глины
О чём смолчать, сказав, смогли мы,
Созвездий тихий хоровод.
Дни по спирали восходили
К высокой кромке дальних скал,
К средневековости идиллий,
Где мастера холстов чудили
И голос слышащих искал.
Ужель сновиденность в упадке,
Один остался среди вас,
На склянки в море неба падкий,
На гул веков в старинной кладке
И на пропахший тьмой рассказ?
Века осиливая взглядом,
Парила птица вдалеке.
И праздник праздности так рядом,
И ты, рассветная, так рада,
И глубина реки в руке!
Река влекла и рокотала,
Весь путь струеньем занята.
И счастья берегам хватало...
Как в обездвиженность каталок,
В обрыв уткнулась темнота.
3.
П р о т я ж н о е, как бы ночной гудок,
Как бы кочующего в дюнах паровоза, —
В и д е н ь е — времени бесформенная глыба —
Горл пересохших влажной мглы глоток,
Залатанная чёрная дыра...
А вы расслышать чермный свет свечи могли бы,
иль как коснулась лепестками роза
холодной бездыханности одра?
Что ж, ливней льющиеся стены ждут
Идущего сквозь них, бесстрашного идальго.
И вмятины доспехов помнят лязг удара.
Вновь прерывает кровь из сердца, словно жгут,
Свободная от истины строка...
И мнится мне, что я пишу в глаза недаром,
и подсыпаю под полозья снег из талька,
забыв бестактно как полынь горька!
Портняжное освоив ремесло,
Выкраиваю лунный блеск из потной плоти
В сюртучной серости обрюзгших граждан быта.
Последних чаек в море унесло
И тесно стало в городах пустых!
И рукоплещет смерть и до костей забыта
совсем иная жизнь, вы на неё плюёте,
губами пошевеливая стих!
4.
Как ядовита яркость олеандра!
И прах слоями над Империями ног,
Над завоёванным мечами Александра
Пространством царств,
Я никогда не мог —
Постигнуть мир,
в который окунули,
как в мутно-красную бадью, как в омут с головой;
как в пыльный зной в заброшенном ауле,
где день и ночь — унывный, горловой —
Напев, набор, напор печальных звуков,
Иль вдруг разверзлась над глазами тишина...
Где у Наташи с Пьером — топот внуков,
Где вкруг меня «эРэФ», но не страна!
Наш, ставший пьесой, сад. Свет мезонина.
Свисает дом над пропастью огней.
Вращая листья осени, стремнина
Реки времён - смерть делает сильней!
И только сон — спасает жизнь от яви.
Не просыпаясь жить — витать, витать, витать,
Не дожидаясь, больше, что объявит
Латунный голос — честь и благодать!
… Как на созвездья полночь плодовита,
на погружение в высоты чувств, на озарений дрожи...
И чёрно-белый шелест яблоней вокруг.
Я засыпаю в жизнь.
И души плюшевых игрушек —
жалея всё, живее всё, дороже!
Щека к щеке, смыкает — над уснувшим беглецом —
угодья счастья, травы, чувства, мысли, ветви —
прославленный, раздольный Бежин луг.
© Copyright: Вадим Шарыгин, 2021
Свидетельство о публикации №121070803787